Всё в дыму… [СИ] - Aruna Runa

– Ладно, – сказала Элли. – Можешь иногда называть меня Лиля. Раз ты друг Стерха, то тебе можно.

Тотошка-Антон промолчал. Переступил с ноги на ногу, тряхнул головой, откидывая челку, и попытался сдуть упавшие обратно на нос волосы.

Двое других выглядели более опрятно и по возрасту, скорее, приближались к Стерху.

– А я Лев. – Худощавый парнишка при маленьких очках, конопатый и с гривой рыжих кудрей, оказался единственным, кто пожелал протянуть Ди руку. Но был остановлен взглядом Стерха.

Приземистый тип в коричневом анораке с необычайно глубоким капюшоном, державшийся за спинами остальных, что-то буркнул и уставился на свои кеды. Прежде чем он убрал руки в карман на животе, Ди разглядел очень смуглую кожу.

– Это Чуча, – снова Стерх.

– Вообще-то, он Хесус, – ввернула Элли. – Но мы зовем его Чуча, потому что Чучело.

– Ни фига! – возмутился Тотошка. – Он Чуча, потому что всех Хесусов так называют.

– Хесус – Чучо, а он – Чуча, – не сдавалась сестра. – Потому что Чучело! Сам на него посмотри и все поймешь.

– Заткнитесь, – вмешался Лев.

Ди бросил взгляд на Стерха: тот равнодушно смотрел в стену – видимо, пережидая. Чуча отошел в сторону и опустился на кучу какого-то тряпья. Он так и не поднял голову, ни разу не посмотрел Ди в лицо. Зато остальные изучали его с неприкрытым любопытством.

– Где ты живешь? – поинтересовалась Элли. – Я тебя раньше не видела.

– Он живет не здесь, – ответил за Ди Стерх. И добавил, прислушиваясь: – Сирена.

Сирена знаменовала собой окончание авианалета. Но если утром, когда вместо фугасов с неба сыпались ЗАДовские ящики с гуманитарной помощью, она действительно означала прекращение бомбежки, по вечерам это был всего лишь хитрый ход воюющих сторон: как только в небе таял последний американский бомбардировщик, появлялись аравийские. Их налет длился всего десять минут, однако доставлял островитянам немало хлопот: США до сих пор не разделались с утилизацией старых боеприпасов, поэтому в зажигалках попадались урановые сердечники.

Ушлые протонигерийцы когда-то впарили Соединенным Штатам Аравии пару крупных партий списанных снарядов, вручную обогащенных обедненным ураном, – достаточно, чтобы за несколько налетов превратить весь Крайм в сказочное ОЗМ – Очень Зараженное Место.

Так бы и случилось, если бы тогдашний премьер-эмир не распорядился немедленно закрасить охваченных желтым пламенем человечков, маркирующих наличие урана, – дабы не оскорблять чувства верующих, коим не разрешалось изображать живых существ.

Оставь премьер-эмир горящих человечков в покое – история пошла бы иным путем. Но в боесокровищницах протонигерийские товары смешались с другими зажигательными бомбами, и теперь их не смог бы разделить даже сам Тот-в-кого-верят.

По указу Прокуратора Наталко зажигалки полагалось закапывать в песок и сдавать военным, которые увозили их куда-то – Ди слышал, что на берег, к развалинам Моста Свободы, – где заливали бетоном. А может, попросту сваливали в море: людям привычней отравлять землю, на которой живут. Их страсть к саморазрушению завораживала…

– Так что? – прервал Стерх размышления Ди.

Оказывается, все снова разошлись, и они остались вдвоем.

– Извини, задумался.

– Я понял. – Стерх усмехнулся. – Говорю, пойдешь с нами? А завтра отыщем твою машину. И откопаем, если что. И починим.

– Да! – выпалил Ди вместо "Куда?", и сам не смог бы объяснить, куда делась его хваленая осторожность.

– Значит, смотри. – Стерх присел на корточки и, оказавшись ниже Ди, который снова устроился на своем ящике, запрокинул к нему голову. Зрачки его были расширены почти во всю радужку, отчего глаза казались не по-человечески черными. – Фонаря лишнего нет, поэтому держись возле меня. Вперед не выходи и вообще – никуда не лезь.

Ди покивал и все же решился спросить:

– А куда мы идем?

– Наверх. Но сначала обход сделаем, маленький, по станции. У тебя есть что?

Ди смотрел непонимающе. В школе старшеклассники таким образом стреляли друг у дружки запрещенные самокрутки.

– Ну, оружие есть какое-нибудь?

Помотал головой.

– А в машине? Бита хотя бы? Монтировка?

Помотал снова.

– Ты даешь. Ладно. – Стерх поднялся на ноги. – Тогда тем более держись рядом. Пить будешь?

Вдоволь наглотавшись отдающей аммиаком воды, Ди кое-как отряхнулся и умылся. Гуманитарные бутылки наполняли здесь же: из прохудившихся труб, заткнутых кусками полиэтилена и тряпками, охотно капало и даже бежало ручейками.

– Держи, – Стерх сунул ему во влажные ладони перевязанные ленточкой фломастеры. – В карман положишь. Нагрудный есть?

Ди, как всегда, щеголял вытертыми добела голубыми джинсами и мешковатой рубашкой из плотного светло-серого денима – другой одежды он не признавал. Нагрудных карманов имелось целых два. Куртка, похоже, так и осталась валяться на капоте, куда он сбросил ее, меняя колеса. Да и хрен с ней, дома по шкафам висел еще десяток точно таких же: греи чрезвычайно консервативны в одежде и, раз выбрав набор предметов, по возможности следуют ему всю жизнь.

Вопреки ожиданиям Ди, Стерх замыкал шествие, а первыми по заброшенной платформе двинулись Элли с Тотошкой. Под ногами хрустели какие-то стекла. Ди нагнулся, пытаясь рассмотреть.

– Люстры били, – объяснил Стерх. – Здесь раньше было электричество.

– Специально разбили? – удивился Ди. – Зачем?

Ему вот и в голову не пришло просто-напросто перебить люстры и светильники в своем доме. Вместо этого он провел несколько часов, выкручивая лампочки вручную и почти вслепую: тщательно прикрывая глаза, чтобы не видеть родительские вещи, родительские портреты на стенах, родительскую кровать.

– Художники. – В голосе Стерха отчетливо звучало презрение. – Им не нужен свет.

"Мне теперь тоже", – подумал Ди. И решился спросить:

– Какие они?

– Кто? Художники?

– Да. Я читал старые хроники, довоенные. В том числе бумажные.

Он не просто читал – он видел настоящие картины. Да что там видел – в подвале дома Ди хранились целые коллекции антикварных полотен, вставленных в деревянные и пластиковые рамы. Тетя Джулия и дядя Юури, кстати, перед эвакуацией свезли свои картины в его подвал. Ди заглянул в один из ящиков: те же рамы, те же холсты, зачем-то пересыпанные старой стружкой. Надо бы съездить к их дому, проверить, как там и что… Заодно подпитать тень – она наверняка ослабла…

– В них все неправда, одни псаки, – убежденно говорил между тем Стерх. – Ты же сам учитель, знаешь, как в учебниках переписывают прошлое. Художники с самого начала были вне закона, просто им послабления делали.

Ди знает. А еще он знает, что Стерху промыли мозги, и пока не видит смысла раскрывать ему глаза. Пусть верит, что художники всегда размалевывали стены и никогда не касались грунтованной поверхности доски или холста кистями из животного волоса. Тем более что нынешних лишь стены и интересуют.

– Что вы с ними делаете?

– Тебе не понравится, – покосился на него Стерх.

Откуда-то повеяло свежим воздухом – выход недалеко.

Сказать по правде, Ди мог бы и не задавать вопросов о судьбе художников. В школе постоянно бубнило орадио – а в учительской даже не приглушалось. И он действительно изучал старые хроники: охоту на художников объявили в самом начале войны, когда один из первых же авианалетов положил конец Музею современного изобразительного искусства.

Его плоская крыша была украшена идеально прочерченными светящимися кругами семи известных цветов и обсажена карликовыми голубыми елями – инсталляция знаменитого в те времена художника С.Никакиса. По словам автора, гигантская мишень должна была обозначать готовность землян принять в дружеские объятия новые расы, а невысокие пирамидообразные деревья с сизыми иголками по кончикам ветвей – толерантность и одновременную решимость противостоять любой агрессии. Верхушки елей гнулись под тяжестью человекообразных фигурок разного толка – но непременно растопыривших руки-ноги и густо облепленных мелкими осколками битых зеркал.

Стряхнуть весь груз бетонобоек именно в этот вызывающе зазывающий предмет искусства, сверкающий в ночи всеми красками радуги, отказался бы только ленивый. А первые летчики ЗАД и США к тому же горели энтузиазмом отомстить за поруганную честь: маленькие, но, как полагается, гордые островитяне в самых нелицеприятных выражениях не пожелали присоединиться ни к американской демократии, ни к аравийской соединенноштатии, а высказали твердое намерение вступить в ряды Несогласных.

"Уж вступили так вступили", – прокомментировал тогда папа. И мама, пряча от Ди глаза, предложила временно перебраться на Большую землю. Однако к этому времени ведущий туда Мост Свободы уже оккупировали Прыгуны. Их главный проповедник Финн Жюст вовсю торговал утяжелителями в виде деревянных солдатиков со свирепыми лицами и набитыми свинцом ранцами и животами.